Неточные совпадения
Отъезда день давно просрочен,
Проходит и последний срок.
Осмотрен, вновь обит, упрочен
Забвенью брошенный возок.
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье в банках, тюфяки,
Перины, клетки с петухами,
Горшки, тазы et cetera,
Ну, много всякого добра.
И вот в избе между слугами
Поднялся шум, прощальный плач:
Ведут на двор осьмнадцать кляч...
К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг
поднималось на ноги, как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал
шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
Клим остановился. Ему не хотелось видеть ни Лютова, ни Макарова, а тропа спускалась вниз, идя по ней, он неминуемо был бы замечен. И
подняться вверх по холму не хотелось, Клим устал, да все равно они услышали бы
шум его шагов. Тогда они могут подумать, что он подслушивал их беседу. Клим Самгин стоял и, нахмурясь, слушал.
«Он так любезен, точно хочет просить меня о чем-то», — подумал Самгин. В голове у него шумело,
поднималась температура. Сквозь этот
шум он слышал...
Засвистали всех наверх,
поднялась возня,
шум: «Спускать шлюпку! завозить верпы!» — только и слышалось. Офицеры, кто спал, кто читал или писал, — все принялись за дело.
Толпа заколебалась;
поднялся говор, как внезапный
шум волн, и шел crescendo.
После трех стаканов водки на мельнице
поднялся тот пьяный
шум, приправленный песней и крепким русским словцом, без чего не обходится никакая мужицкая гулянка.
Картина, которую я увидел, была необычайно красива. На востоке пылала заря. Освещенное лучами восходящего солнца море лежало неподвижно, словно расплавленный металл. От реки
поднимался легкий туман. Испуганная моими шагами, стая уток с
шумом снялась с воды и с криком полетела куда-то в сторону, за болото.
Заслышав
шум наших шагов, они вдруг все сразу
поднимались на воздух и садились на ветви ближайших деревьев, щебеча так, как будто бы обменивались мнениями о происшедшем.
Задолго до рассвета
поднялся сильный
шум — снимались с якоря.
После обеда все общество
поднялось и двинулось в гостиную с большим, но все же приличным и словно на этот случай разрешенным
шумом…
Сна как не бывало. На биваке
поднялся шум. Голоса людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного успокоились.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство
поднялось на воздух и с
шумом и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки, и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землей, но по мере того как становилось светлее,
поднимались все выше и выше.
Чем выше мы
поднимались, тем больше иссякали ручьи и наконец пропали совсем. Однако глухой
шум под камнями указывал, что источники эти еще богаты водой. Мало-помалу
шум этот тоже начинал стихать. Слышно было, как под землей бежала вода маленькими струйками, точно ее лили из чайника, потом струйки эти превратились в капли, и затем все стихло.
Она увидела, что идет домой, когда прошла уже ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо, побила у двери отворившего ей Федю, бросилась к шкапчику, побила высунувшуюся на
шум Матрену, бросилась опять к шкапчику, бросилась в комнату Верочки, через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять в комнату Верочки, долго оставалась там, потом пошла по комнатам, ругаясь, но бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна
поднимается, в кухню не попала, а очутилась в спальной под кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Так грозная сожительница Черевика ласково ободряла трусливо лепившегося около забора поповича, который
поднялся скоро на плетень и долго стоял в недоумении на нем, будто длинное страшное привидение, измеривая оком, куда бы лучше спрыгнуть, и, наконец, с
шумом обрушился в бурьян.
Шум, хохот, ералаш
поднялся, как на ярмарке.
Тогда в классе
поднялся бы
шум, хохот, шабаш…
В классе
поднялся какой-то особенный
шум. Сзади кто-то заплакал. Прелин, красный и как будто смущенный, наклонился над журналом. Мой сосед, голубоглазый, очень приятный мальчик в узком мундирчике, толкнул меня локтем и спросил просто, хотя с несколько озабоченным видом...
Мы миновали православное кладбище,
поднявшись на то самое возвышение дороги, которое когда-то казалось мне чуть не краем света, и откуда мы с братом ожидали «рогатого попа». Потом и улица, и дом Коляновских исчезли за косогором… По сторонам тянулись заборы, пустыри, лачуги, землянки, перед нами лежала белая лента шоссе, с звенящей телеграфной проволокой, а впереди, в дымке пыли и тумана, синела роща, та самая, где я когда-то в первый раз слушал
шум соснового бора…
В малыгинском доме закипела самая оживленная деятельность. По вечерам собиралась молодежь,
поднимался шум, споры и смех. Именно в один из таких моментов попала Устенька в новую библиотеку. Она выбрала книги и хотела уходить, когда из соседней комнаты, где шумели и галдели молодые голоса, показался доктор Кочетов.
Потом
поднялся какой-то глухой
шум и доктор шепнул соседке...
Когда же у самого их жилища раздается выстрел —
поднимается все летучее население болота и окружает охотника, наполняя воздух различным криком и писком своих голосов и
шумом своих полетов; только одни самки или самцы, сидящие на яйцах, не слетают с них до тех пор, пока опасность не дойдет до крайности.
Летает он очень проворно и неутомимо; машет крыльями с такою быстротою, что производит резкий и сильный
шум своим полетом, особенно
поднимаясь с земли.
Для этого,
поднявшись с
шумом и клохтаньем, она едва летит, как будто хворая или подстреленная, трясется в воздухе почти на одном месте, беспрестанно садится и вновь
поднимается.
Тогда они становятся гораздо бойчее,
поднимаются всей стаею вдруг, с
шумом и треском, почти всегда вне выстрела.
Поднялся шум; Лебедев горячился и выходил уже из меры; Фердыщенко приготовлялся идти в полицию; Ганя неистово настаивал на том, что никто не застрелится. Евгений Павлович молчал.
Поднялся шум и гвалт… Матюшка без разговоров выворотил затыкинский столб и поставил на его место свой. Рабочие Затыкина бросились на Матюшку. Произошла настоящая свалка, причем громче всех раздавался голос Мыльникова...
Дальше в избушке
поднялся такой
шум, что никто и ничего не мог разобрать. Окся успела слетать за второй четвертью и на закуску принесла соленого максуна. Пока другие пили водку, она успела стащить половину рыбы и разделила братьям и матери, сидевшим в холодных сенях.
В кабаке после недавнего затишья опять
поднялся шум. Пьяный Терешка-казак орал песни и обнимался с Челышем, Марзак и Парасковея-Пятница горланили песни, дурачок Терешка хохотал, как сумасшедший.
Не было жизни, не было движения, не было трудового
шума, который
поднимался вместе с зарей.
Заслоненные дневным
шумом воспоминания далекого детства
поднялись теперь с особенною силой…
В коридоре сделался
шум. Отворилось еще несколько дверей. Лакей помогал
подниматься человеку, упавшему к Лизиной комнате.
Вдруг
поднялся глухой
шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
Мать равнодушно смотрела на зеленые липы и березы, на текущую вокруг нас воду; стук толчеи,
шум мельницы, долетавший иногда явственно до нас, когда
поднимался ветерок, по временам затихавший, казался ей однообразным и скучным; сырой запах от пруда, которого никто из нас не замечал, находила она противным, и, посидев с час, она ушла домой, в свою душную спальню, раскаленную солнечными лучами.
Поднялся в доме
шум и гвалт, повскакали дочери из-за пялец своих, а вышивали они серебром и золотом ширинки шелковые; почали они отца целовать, миловать и разными ласковыми именами называть, и две старшие сестры лебезят пуще меньшой сестры.
Лишь только
поднялись мы к лесу из оврага, стал долетать до моего слуха глухой, необыкновенный
шум: то какой-то отрывистый и мерный шорох, на мгновенье перемежающийся и вновь возникающий, то какое-то звонкое металлическое шарканье.
Еще задолго до появления его
поднялся шум и гам в литературном мире.
Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит в движение:
поднимается шум, беготня, суета. В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до вагона 2-го класса и бросаюсь на первую порожнюю скамью, в надежде уснуть.
Шум все рос,
поднимался выше. — Говори! Не дадим бить… — Развяжите руки ему… — Гляди, — греха не было бы!..
Солнце
поднималось все выше, вливая свое тепло в бодрую свежесть вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее. Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистили слободу, стирая грязь и пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее, голоса звучали громче, заглушая дальний
шум возни машин.
Сначала послышался стук и
шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями,
поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
Около этого дурацкого события
поднялся большой и, как всегда, преувеличенный
шум, притушить который начальство не успело вовремя, и результатом был строгий общий разнос из Петербурга с приказом заменить во всем Московском гарнизоне тяжкие обоюдоострые тесаки невинными штыками…
Поднялся шум; но тут разразилось вдруг такое приключение, которого уж никто не мог ожидать.
С ее выходом
поднялся шум, в котором трудно было что-нибудь разобрать.
В публике снова
поднялись неистовые аплодисменты, под
шум которых Екатерина Петровна, ни слова не сказав мужу, вышла в коридор и вошла в ложу Лябьевой.
Иудушка встал и с
шумом отодвинул свой стул, в знак окончания собеседования. Батюшка, с своей стороны, тоже
поднялся и занес было руку для благословения; но Порфирий Владимирыч, в виде особого на сей раз расположения, поймал его руку и сжал ее в обеих своих.
Поднялся шум и гам, столь родственный русскому сердцу; когда же лакей доложил, что подано кушать, то все principes окончательно забылись.
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с бессознательным доверием к его словам. Я сказал: «Его рано судить». Слова Бутлера звучали правильно; в них были и горький упрек себе, и искренняя радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались
шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особенного внимания, я стал
подниматься по лестнице, сказав Бутлеру...